Из серии «Про волшебную лошадку и звёздных детей, Пончика и пенсию, классическую музыку и многое другое»
Небольшой и во многих смыслах провинциальный город, где годами для твоей литературной карьеры перекрыт кислород (по причине традиционной непопулярности русскоязычия) – прекрасный повод поискать счастья в Городе Каштанов (именно так Киев будет именоваться в моей следующей большой сказочной повести, которой однако будет предшествовать повесть поменьше…).
Манящий, окрыляющий, обнадёживающий и разбивающий надежды мегаполис… Как же он утомил мои ноги, но и сколько подарил прекрасных друзей! Они пустили корни во мне до самых печёнок, родные люди – такие же, как я, вечные дети, несмотря на регалии и почтенный возраст.
Любопытно, что с киевским «осередком» Ассоциации украинских писателей социально-художественной литературы я познакомилась благодаря… музыкально-поэтическим фестивалям в Ялте. Это сейчас ялтинские поэты обнимаются со статуей Сталина, а тогда, в 2011-м – ничто не предвещало… Была безумно красивая «Чеховская осень»,мой мандраж во время участия в поэтическом соревновании (так смешно сейчас вспоминать собственную наивность) и первое место в номинации «Любовная лирика», презентованное известным московским поэтом ЛьвомБолдовым – против всяческих ялтинских традиций (он на них просто плевал).
Впоследствии мы практически подружились с ним, встречались и общались в неформальной обстановке– в Ялте, Харькове, Запорожье. Я звала его «Лев Роальдович» (ну такое ж отчество и было), а он психовал – терпеть не мог официоз. С моей лёгкой руки другие тоже стали величать его «Лев Роальдович».
Супруг, иногда возивший меня в Ялту на поэтические тусовки и пожирание инжира и наблюдавший, как формируется мой авторский стиль и манера декламации, признаёт несомненное позитивное влияние Болдова. Да, «ранний» Лев Роальдович – это изумительно… (В отличие от последних лет его жизни, когда он был тяжело болен, и я вообще не могу назвать поэзией то, что он писал).
В феврале 2015 в возрасте 46 лет Лев ушёл в вечность. Я не согласна с тем, что он был «гением», как считают некоторые его друзья. Трепетно, иронично, тонко, умно, щемяще, восхитительно талантливо – это да. Но – не гениально, уж извини, Лев Роальдович. Думаю, ты со мной согласишься – там, где сейчас пребываешь.
Некоторые стихи «раннего» Болдова мне особенно по душе. Вот кое-что – из сборника «Секретный фарватер» с дарственной надписью. Я их иногда перечитываю.
** *
Надо всё потерять, чтобы вновь оценить
Шум листвы и дождя серебристую нить,
Скрип качелей, трамваев трезвон поутру
И на скатерти солнечных бликов игру;
И в воскресном метро путь вдвоём налегке,
У торговки вокзальной черешню в кульке,
И тропу через лес, и безлюдне окрест,
И на даче поленьев березових треск;
Зелень с грядки, из чайних стаканов вино,
И шмеля, залетевшего с гудом в окно,
Из колодца воды леденящей струю,
Шорох платья, усталую нежность твою
И волос, по подушке рассыпанных, прядь –
Чтобы вновь полюбить, надо все потерять!
ВЫСТАВКА ШАГАЛА
Бьют часы петушиным крылом.
Время кошек, бродяг и влюбленных.
Старый дворник, взмахнув помелом,
Исчезает в чернеющих кронах!
Ты пришла, ты стоишь у стола.
Треплет платне сиреневый ветер.
Кто придумал, что ты умерла?
Мы бессмертны, как боги и дети!
И, о счастье бесстыдно трубя,
Мы летим над уснувшим кварталом!..
Ты прости, что я стал без тебя
Поседевшим, больным и усталым.
Видиш соты еврейских дворов,
Где я рос, быстроглаз и неловок,
Видишь в небесчастливых коров,
Что парят легче божих коровок?!
Видишь, лошадь, Пегасам под стать,
С надоевшею твердью рассталась…
Это я научил их летать.
Только мне без тебя не леталось.
Сколько музыки, света, огня!
Мир луною увенчан, как митрой.
И пускай будет плакать родня –
Там, в квартире с забытой палитрой.
Я целую тебя– на весу,
Унося к райским кущам и чащам.
Только туфельку, словно слезу,
Ты обронишь над городом спящим.
** *
Придёшь – за окнами кисель,
Не расхлебать столовой ложкой.
Поставим чай, грибы с картошкой
Пожарим, разберём постель.
И Время медленно умрёт,
Зубами скрипнув от бессилья.
И будет Пако де Лусия
Играть с Вивальди в очерёд.
Мы будем так с тобой близки,
Как никогда никто на свете–
Сбежавшие в пустиню дети
От взрослой склоки и тоски.
А после – слипшаяся прядь,
И ангел тихий, и –ни слова.
И мы проснемся в полшестого,
Чтоб Царство Божье не проспать.
